"Агафон" - форум православной молодежи Самарской области

Ф М Достоевский " Бесы "

Года через три, как известно, заговорили о национальности и зародилось "общественное
мнение". Степан Трофимович очень смеялся.
- Друзья мои, - учил он нас, - наша национальность, если и в самом деле "зародилась", как
они там теперь уверяют в газетах, - то сидит еще в школе, в немецкой какой-нибудь
петершуле, за немецкою книжкой и твердит свой вечный немецкий урок, а немец-учитель
ставит ее на колени, когда понадобится. За учителя-немца хвалю; но вероятнее всего, что
ничего не случилось и ничего такого не зародилось, а идет всё как прежде шло, то-есть
под покровительством Божиим. По-моему, и довольно бы для России, для нашей Святой Руси.
При том же все эти всеславянства и национальности - всё это слишком старо,
чтобы быть новым. Национальность, если хотите, никогда и не являлась у нас иначе как в
виде клубной барской затеи, и в добавок еще московской. Я, разумеется, не про Игорево
время говорю. И наконец, всё от праздности. У нас всё от праздности, и доброе и хорошее.
Всё от нашей барской, милой, образованной, прихотливой праздности! Я тридцать тысяч
лет про это твержу. Мы своим трудом жить не умеем. И что они там развозились теперь
каким-то "зародившимся" у нас общественным мнением, - так вдруг, ни с того ни с сего, с
неба соскочило? Неужто не понимают, что для приобретения мнения первее всего
надобен труд, собственный труд, собственный почин в деле, собственная практика! Даром
никогда ничего не достанется. Будем трудиться, будем и свое мнение иметь. А так как мы
никогда не будем трудиться, то и мнение иметь за нас будут те, кто вместо нас до сих пор
работал, то-есть всё та же Европа, всё те же немцы, - двухсотлетние учителя наши. К тому
же Россия есть слишком великое недоразумение, чтобы нам одним его разрешить, без
немцев и без труда. Вот уже двадцать лет как я бью в набат и зову к труду! Я отдал жизнь
на этот призыв и, безумец, веровал! Теперь уже не верую, но звоню и буду звонить до
конца, до могилы; буду дергать веревку, пока не зазвонят к моей панихиде!
Увы! мы только поддакивали. Мы аплодировали учителю нашему, да с каким еще жаром!
А что, господа, не раздается ли и теперь, подчас сплошь да рядом, такого же "милого",
"умного", "либерального", старого русского вздора?
В бога учитель наш веровал. - Не понимаю, почему меня все здесь выставляют
безбожником? - говаривал он иногда, - я в бога верую, mais distinguons, я верую, как в
существо, cебя лишь во мне сознающее. Не могу же я веровать как моя Настасья
(служанка), или как какой-нибудь барин, верующий "на всякий случай", - или как наш
милый Шатов, - впрочем нет, Шатов не в счет, Шатов верует насильно, как московский
славянофил. Что же касается до христианства, то при всем моем искреннем к нему
уважении, я - не христианин. Я скорее древний язычник, как великий Гёте, или как
древний грек. И одно уже то, что христианство не поняло женщину, - что так великолепно
развила Жорж-Занд, в одном из своих гениальных романов. Насчет же поклонений,
постов и всего прочего, то не понимаю, кому какое до меня дело? Как бы ни хлопотали
здесь наши доносчики, а иезуитом я быть не желаю. В сорок седьмом году, Белинский,
будучи за границей, послал к Гоголю известное свое письмо, и в нем горячо укорял того,
что тот верует "в какого-то бога". Entre nous soit dit, ничего не могу вообразить себе
комичнее того мгновения, когда Гоголь (тогдашний Гоголь!) прочел это выражение и...
всё письмо! Но откинув смешное и так как я всё-таки с сущностию дела согласен, то
скажу и укажу: вот были люди! Сумели же они любить свой народ, сумели же пострадать
за него, сумели же пожертвовать для него всем и сумели же в то же время не сходиться с
ним, когда надо, не потворствовать ему в известных понятиях. Не мог же, в самом деле,
Белинский искать спасения в постном масле, или в редьке с горохом!..
Но тут вступался Шатов.
- Никогда эти ваши люди не любили народа, не страдали за него и ничем для него не
пожертвовали, как бы ни воображали это сами, себе в утеху! - угрюмо проворчал он,
потупившись и нетерпеливо повернувшись на стуле.
- Это они-то не любили народа! - завопил Степан Трофимович, - о, как они любили
Россию!
- Ни России, ни народа! - завопил и Шатов, сверкая глазами; - нельзя любить то, чего не
знаешь, а они ничего в русском народе не смыслили! Все они, и вы вместе с ними,
просмотрели русский народ сквозь пальцы, а Белинский особенно; уж из того самого
письма его к Гоголю это видно. Белинский точь-в-точь как Крылова Любопытный не
приметил слона в Кунсткамере, а всё внимание свое устремил на французских
социальных букашек; так и покончил на них. А ведь он еще, пожалуй, всех вас умнее был!
Вы мало того что просмотрели народ, - вы с омерзительным презрением к нему
относились, уж по тому одному, что под народом вы воображали себе один только
французский народ, да и то одних парижан, и стыдились, что русский народ не таков. И
это голая правда! А у кого нет народа, у того нет и бога! Знайте наверно, что все те,
которые перестают понимать свой народ и теряют c ним свои связи, тотчас же, по мере
того, теряют и веру отеческую, становятся или атеистами или равнодушными. Верно
говорю! Это факт, который оправдается. Вот почему и вы все, и мы все теперь - или
гнусные атеисты, или равнодушная, развратная дрянь и ничего больше!